На супервизорской группе (это когда психологи рассказывают клиентские случаи, а ведущий и другие участники помогают разобраться) аналитик Клюев выдал такую речь, что сам от себя не ожидал. Обычно холодный и отстраненный, он пылал, воображая себя на трибуне: «Мы работаем ради клиента. Мы должны говорить о нем, а не о себе, избегать привнесения личного в материал клиента, должны быть чистым листом для проекций». Только краешком сознания Клюев удивлялся себе — тихо-тихо, эк, разошёлся.
После группы Клюев пил зелёный чай в кафе при библиотеке вместе с супервизором — улыбчивым, полненьким, кудрявым мужчиной, любимчиком женской части группы.
— Слышали, как я говорил? — спросил он, вспомнив неожиданно горячее выступление.
— Слышал.
Клюев подождал, не скажет ли супервизор что-то ещё, подтвердит правоту или оценит речь. Не дождавшись спросил:
— Что думаете?
— О чем?
— О том, что я говорил.
— По-моему, вы ошибаетесь, — супервизор спокойно посмотрел Клюеву в глаза, пододвинул керамический чайник и долил чай себе в кружку.
Клюев на секунду оторопел, засмотрелся на супервизора, чайник и чашку, спохватился и тоже налил себе чаю. «Жадничает толстый! Сам не умеет соблюдать границы, вон, обнимался с симпатичными женщинами-коллегами, и с клиентами поди жаден до эмоций», подумал Клюев свысока, но эта мысль его не успокоила.
— В чем ошибаюсь?
— А есть версии?
— Нет никаких версий, — обозлился Клюев, — я просто хочу понять в чем ошибка.
— Мало конкретики, много «надо» и «должны». Есть ситуации, когда стоит говорить о себе клиенту, и когда нет, а вы схитрили здесь.
— Как схитрил?
— Вы были знакомы с клиентом раньше, до первой встречи, но не сказали, а говорили о привнесении личного материала… о безобидном, но не о том, что знакомых не берут в терапию.
— А вы почему не сказали?
Супервизор помолчал немного.
— Вот, сейчас говорю, но здесь тоже конкретно смотреть надо.
Клюев хотел сказать: «Скользко мыслите, кудрявый, сами с грешком, наверное», но удержался. Он невзлюбил в этот момент супервизора, даже забыв спросить о том, откуда ему известно о знакомстве.
— Ну, и смотрите, смотрите.
Клюев почувствовал неудовлетворение из-за недосказанности и несвязных мыслей где-то на краю сознания, от ребяческого «и смотрите-смотрите». Как будто уже сам не верил в то, в чем убеждал группу. Слишком незлобен и спокоен был тон супервизора.
С клиентом они действительно шапочно знакомы, поскольку родились в одном маленьком сельском местечке и виделись, хотя не были дружны. Потом во время учёбы Клюев был ассистентом аналитика, к которому ходил этот клиент. Ещё в семинаре Клюева клиент участвовал, и, главное, они были на «ты». Ни с кем более Клюев не позволял себе тыкать, даже с теми, кто был в долгосрочной терапии пять-семь лет.
Общий бекграуд создал необычайную близость, в которой Клюев чувствовал себя уязвимым, слишком личностно включённым, слишком человеком, а не аналитиком. Поэтому и вынес случай на супервизию, но постыдился рассказать о знакомстве, вместо этого, почему-то пламенно защищал позицию «чистого листа».
Горечь и стыд от осознания, что супервизор, сидящий рядом, прямо и великодушно смотрит в глаза, принимает его как есть, сменилась острым желанием самому взглянуть на другую точку зрения.
— Слушайте, а что даёт это личное в отношениях?
— А что между вами с клиентом происходит?
— Близость…
— Да, исцеляющая близость, когда клиент не варится в себе, анализируя переживания, а чувствует ваш личный отклик. Близость — будто голый и ранимый, но если вы открываетесь, то человек рискнет рассказать о том, что глубоко волнует, а не играть в анализ.
На сердце аналитика расцвело благодатное ошеломленное изумление: «Боже, какая лютая дистанция у меня с остальными клиентами…»
На фото — истуканы с острова Пасхи