…Нарколог наморщил нос, поправляя очки. Молчание затянулось. Вздыхает.
— Лечиться хочешь.
— Ну? Хочу.
— Что делать-то тогда будешь?
— Что? Работать,может, учиться пойду, жить буду.
— А чего не жилось-то тебе? Вон, приходила ко мне девица — ударница коммерческого секса, там от неё и не осталось почти ничего. Так, пустая симпатичная оболочка, а все живёт и ходит.
— Вы тоже оболочка.
— А что ж нет? Не враг себе, есть оболочка, значит жив.
Аня скрипнула зубами, щеки побелели от сравнения с неведомой “ударницей”.Нарколог любил поговорить с молодым женщинами. В душе презирал их за беспомощность, но слушал и подшучивал. Его умиляло, что они относятся к нему всерьёз, как к авторитетному старцу, разговаривают почтительно на “вы”, а он подстебывает. Верят они, что без него пропадут, а он душе пацаном остаётся, иш как удачно обманул, прикинулся умным да старым, а сам не таков.
— Есть у тебя что внутри, что жить-то хочет?
— Не знаю.
— Всем жить охота! И мне охота, и синице за окном, и бомжу пьяному. Ты не знаешь ее — эту жизнь, молодая пигалица, вытравливаешь свое нутро. Вон, огни горят по всему городу, люди гуляют, тепло сегодня на улице, музыка играет. Двери кофеен нараспашку, и все вежливые и очень боятся смерти. Я пойду по улице, а вокруг — мое любимое. Почему я здесь, а ты где-то там?
— Не навечно же вы здесь.
— Не понимаешь. — Старик заговорил серьезно и строго. — Я здесь, потому что я не боюсь. Не боюсь смерти, а значит и жизнь — вся моя, без остатка.
— Не пойму к чему это?
Нарколог опять вздохнул, встал, налил стакан воды из графина:
— Умереть ты решила когда-то, понимаешь, — сказал без всякого выражения. — Пить будешь?
Аня машинально взяла стакан из рук, во все глаза глядела как старик наливает второй стакан для себя, смачно пьёт, крякает, цокает сквозь зубы, вытирает тыльной стороной ладони усы и бороду.