Когда психотерапевт умер вместо меня

Вы жаловались своему нынешнему психотерапевту на бывшего? Иногда это имеет смысл, когда отношения с бывшим перестали быть терапевтическими, при этом оставаясь близкими. Близость в терапии вызывает соблазн присвоить себе другого, вам хочется себе домой такую же понимающую и принимающую жену как ваш терапевт, или маму, но бывает и наоборот…

Аня достала книгу из шкафа, как вдруг выпала фотография — седой бородатый старец в очках, из-под стекол молодо блестят водянистые глаза. Надпись на оборотной стороне “Алексей Степанович. Умер вместо меня”. Аня задержала дыхание и, глядя на фотокарточку, вспоминала как первый раз он встретил ее в кабинете.

— Проходи сюда, — указывает на тахту, а сам опускается в кресло.

Вокруг спартанская обстановка, стоит рабочий стол с ноутбуком, шкаф и полки с книгами, на стене огромная карандашная картина с детально прорисованным мужским торсом. Алексей Степанович — психолог, клиентов принимает дома.

-Рассказывай.

Аня и рассказала, заикаясь и трепеща. “Да, наркотики, но все нормально”, “да, если захочу-брошу, просто не хочу”, “да, пришла потому, что подруга посоветовала“. Самой себе показалась жалкой перед строгим старцем в очках, который страшно морщил нос, превращаясь на миг в разгневанного бога. Потом оказалось, что он сползающие очки так носом поправляет.

— Поступаешь в полное мое распоряжение, — Алексей Степанович проговорил формулу контракта с наркоманами. Он умел переводить зависимости от веществ на зависимость от себя.

Аня чувствовала себя загипнотизированной, как кролик перед удавом. Кивнула, решив, что для лечения так надо. Она привыкла полностью терять себя, подчиняясь авторитетам, в первую очередь матери, а Алексей Степанович выглядел как мудрец, который лучше знает что надо.

Через несколько месяцев, Алексей Степанович, довольный проделанной работой, сидел в перерыве и мечтал. Аня оказалась послушной, выполняла задания — переехала в другой район, сменила круг общения, вела записи. Жаль, только, что мало понимала в том, что и зачем выполняет, молоденькая еще. Остался последний эксперимент — съездить туда, где встречалась с дилером и погулять, наблюдая за эмоциональным состоянием. Алексей Степанович был уверен в успехе терапии. “Эх, хорошо бы жениться. Вот, Леха-то вылечил жену из наркоманки, век ему благодарна, и сиськи что надо. У Аньки сиськи тоже ничего, кругленькие. Ну, подумаешь, разница в возрасте почти в полвека, и что? Даже пикантно. Все равно сторчалась бы где-нибудь в притоне и сгинула. Не зря в рот смотрит и делает все, что приказываю. Скажу — ложись со мной раздетая, разденется и ляжет. Симпатизирует! Ух, как закрутилось, пойду потерянный паспорт восстанавливать, вот, повода не было, а теперь есть — в ЗАГС.” Алексей Степанович ощущал себя молодым и крепким, несмотря на пигментные пятна на руках, вставные мосты в челюсти и запасы виагры в домашней аптечке. Ему удавалось игнорировать пожилой возраст, избегая посещения врачей и оформления документов.

Аня пришла с характерной маской смерти — бледное обескровленное лицо с отсутствующей микромимикой. “Гуляла, наблюдала за состоянием, муторно было. Встретилась с дилером. Приняла наркотик, все как раньше, ничего не поменялось”. У Алексея Степанович упало сердце. Срыв.

— Хочу уйти тихо в забытьи, устала прятаться от тяги к смерти. Зачем противиться? Смерть — желанный сон. Вы видели мертвых? Тела бесстыдно расслаблены, душа упокоена. Вы отворачиваетесь от смерти, а она холодит мечтой о вечности. Я вижу покой и космос. Только отвратительные шуточки и приставания во имя лечения будят во мне ненависть к вам.

Холодный туман затмил взгляд Алексея Степановича. Он встал с кресла, наклонился над Аней, положил руки на горло и крепко сжал, удерживая бьющееся тело. Душил. Аня улыбалась, вернее лыбилась до момента, когда молодое тело вздыбилось в животной борьбе, вступило в бой с царапаньем, соплями и укусами.

— Умирай, сука, достойно. Что, не хочешь? — хрипел вспотевший мужик.

Аня отбилась, вскочила на кресло с ногами и часто дыша глотала прохладную сладость сухого воздуха кабинета. Не сводила красных от попавшихся сосудов глаз с мужчины напротив. Во рту стоял соленый привкус. Тело неистово хотело жить.

Аня погладила лицо на фотографии, нашла рамку для фотокарточек и поставила за стекло книжного шкафа. С Алексеем Степановичем они проработали ещё три года. Впервые почувствовав остро солоноватый вкус жизни, Аня научилась защищать право на жизнь. Сначала телесное — право дышать, двигаться и распоряжаться телом, допуская близко только тех, кого хочет сама, беречь тело и заботиться о нем.

— Анька “не влезай — убьёт”, — шутил Алексей Степанович над яростным взглядом Ани, но не приближался. Восхищаясь борьбой молодой девушки против его захватнических желаний, Алексей Степанович наблюдал, как она побеждает внутреннее рабство. Ему было жаль олицетворять собой ужас и отвращение зависимости, но он не умел иначе. Затем Аня обнаружила человеческие права и училась их защищать — право говорить нет, право распоряжаться своим временем, интересами, право быть отдельной от других.

Аня исследовала тягу к смерти и с удивлением обнаруживала жажду жизни. Со смирением и растущим уважением Алексей Степанович вглядывался в обаятельное лицо Ани, которая размышляла о смерти так, как пристало бы размышлять ему — старому, бурно пожившему хрычу. Содрогался мысли, что молодая девушка учит его смотреть смерти в глаза, а он её — ценить и защищать жизнь. Глубоко внутри себя допускал мимолетную мечту о том, что смерть придет в обличьи Ани. Что его смерть — не жуткая старуха с косой, не отвратительная старость с пятнами на руках, а молодая симпатичная девушка. Тогда он готов шагнуть за порог. Еще глубже, куда не падал луч сознания, Алексей Степанович любил Аню, страстно желая забрать себе эту странную тягу к смерти, а девушке оставить жизнь, детей, солнце и свободу.

Алексей Степанович умер внезапно от гипертонического криза. Накануне похорон Аня видела сон, в котором мужчина уплывал по реке, как каменный волнорез, разрезая волны головой. На похоронах Аня твёрдо решила ещё пожить, а потом тоже умереть, как и все люди.