Её голос шуршит осенней листвой, окрашивает кабинет оранжевыми бликами и ворохом пестрых воспоминаний рассыпается под ногами. Пол постепенно покрывается пожухлой листвой историй. Она приглашает меня бродить среди листьев, протаптывать тропинки и пинать в воздух фонтанчики.
Она сгребла охапку и подбросила ее вверх, наблюдая как листья кружатся вокруг и опадают с ладоней:
— Такие были по дороге в школу, разноцветные, шелестящие, лёгкие, — говорит, наблюдая траекторию полёта листьев.
Молчит, долго и невыносимо тяжело. Тоже молчу. Дышим, медленно делая вдох и наблюдая за тем, как происходит выдох. У каждого своя оборвавшаяся нить в жизни. У неё это родной город, тёплый чай на столе у окна, и старый серый кот, мягким боком прислонившийся к бедру. У меня — дребезжащие стекла окна от звука взлетающих самолётов. У каждого свой покинутый рай.
Сидим с приглушенным светом, неохота включать верхние люминисцентные лампы, и так хорошо. Не хватает кружек чая с лимоном, кажется будто запах крепкого чая витает в воздухе.
Будничным голосом она рассказывает про переезд. Как взрослым казалось самой собой разумеющимися отъезд и сборы без прощания и посиделок. Как прижимала старого серого кота к себе. Как отвоевывала право взять его с собой. Как тряслись с пожитками в грузовиках. Как кот потерялся при ночевке в пути, в каких-то гостиничных комнатах. Не сберегла, оставила одного. Как ходила между колёсами машин и звала-звала его. Залезла в подвал и вновь звала, вытирая слезы испачканными ладошками. Путалась в паутине, ощупывала тёплые трубы подвала. Ночью спряталась, чтобы взрослые не уехали, но ее нашли и достали из схрона. Отругали. Посадили в грузовик и уехали. А сердце осталась там, в грязном подвале, со старым серым котом. Навсегда.
Теперь каждая новая потеря в жизни ноет старой раной.
— Машуля, Машенька, Машкин…, — она зовет ту девочку со старым серым котом.
Пробирается через раскиданные книги с умными мыслями, через разбросанный хаос копий и защитных лат дальше, глубже — в подвал своего сознания.
Подвал — царство кошек. Девочка обзавелась котами разной масти. Вот, кошка гибкая трехцветка с изумрудными глазами, невыносимо прекрасная и настороженная. Рядом слился со стеной кот цвета пустынного песка, только бирюзовые глаза выдают его присутствие. Серые пушистые игривые котята теребят фантик. Вокруг сидят, потягиваются, умываются кошки — рыжие, полосатые, чёрные и снежно-белые и даже цвета абрикосовой косточки. Все они свободно гуляют в ее сновидениях почти каждую ночь.
— У кота, у воркуна была мачеха лиха… , — она долго поет колыбельные для девочки с кошками, баюкает и качает её на руках. Раз за разом возвращаясь к своей внутренней девочке и кошкам.
Однажды кабинет заливает тёплым светом ласкового лета, и в ее голосе отчётливо слышится звон ручья и задорные переливы птичьего щебета.