За два часа они обошли только два дома. Он велит ей сосредоточиться и повторить речь. Она говорит, что не знает, что рассказывать, не может запомнить порядок слов, сбивается с мысли, если на неё так равнодушно смотрят.
Они останавливаются у калитки следующего дома, и неподалёку обнаруживается тройка насмешливых парней в драных джинсах, куртках с заклепками, и с мелкими кичками из длинных волос на головах с выбритыми висками. Полные уроды: мало того, что слоняются средь бела дня без дела, так им надо ещё свою дурь подчеркнуть бабскими стрижками.
Он звонит в звонок на калитке. Она бормочет что-то под нос, старается сделать приветливое и открытое лицо, растягивает непослушные губы в улыбке. Спохватывается и бормочет про себя: «Клара у Карла украла кораллы», сглатывает образовавшуюся слюну. Поднимает глаза на калитку и открывающуюся дверь в доме, из которой выходит хозяин…. Молчит. Прижимает к груди маленький томик библии, открывает рот, силясь хоть что-то выдавить из себя.
Бритые виски ржут, неистово хлопая себя по коленям, свистят, топают ногами, будто хотят погнать их как испуганных зайцев, чтобы всласть насладиться травлей.
— Улыбнись и поздоровайся, — говорит он.
— Я п-п-пытаюсь.
— Неправильно пытаешься.
— Я не м-могу.
— С хрена ли? Можешь!
— Н-н-не ори на меня!
Парни заходятся в гоготе, подпрыгивая на своих длинных мослатых ногах. Громко топают, толкаясь и подначивая друг друга, подбираются ближе, почуяв запах жертвы.
Она истово трёт пальцами книгу, открывает и закрывает рот, но с тем же успехом. Слова заготовленной речи не идут, грудь вздымается и опускается в рваном ритме. Она закрывает глаза книгой, будто молится.
— Твою мать, ты че ревешь что ли?
— Нееее.
Она силится сказать, что перенервничала, что не спала всю ночь из-за кошмаров, разве так трудно понять, что она — уставшая курица, и не в силах совладать с собой.
Он пристально смотрит на неё, переминается с ноги на ногу. Бритые виски уже совсем рядом изображают распахнутые глаза, бессмысленно хлопают губами и глумливо орут «неееее». Тут у него, что называется, перегорают предохранители. Резко на каблуках он разворачивается к парням.
— Что, твари, проповедницу не видели? — он хватает мослатого за грудки, — Чмо патлатое, гнида, шваль!
Парень не успевает опомниться, замирает с открытым ртом, подскальзывается и летит под ноги своим товарищам. Куча мала. Он выдергивает из кучи мослатого и шипит в лицо, брызжа слюной:
— Ещё раз раскроешь свой поганый рот, сам заИкой станешь.
Парни кое-как распутались друг от друга, и, буксуя подошвами ботинок по мерзлой земле, ретировались подальше.
Она смотрит широко раскрытыми блестящими глазами. Он оборачивается к ней:
— Теперь слушай. Ты — первая женщина, которая пришла в проповедники. Потеряла семью, сбежала от ужасов с войны, один Бог знает, чему ты смотрела в лицо. Перехала в другую страну, выжила, заработала на жизнь, встала на ноги, и теперь выбрала себе эту духовную долю. И я, сука, подумать не мог, что есть что-то, что тебя напугает.
Он произносит слова, которые она запомнит как лучший комплимент:
— Ты же не последняя идиотка.